Язык, по наблюдению великого филолога Даля, это "мясистый снаряд во рту, служащий для подкладки зубам пищи, для распознания вкуса ея…" А также, продолжал Владимир Иванович свои наблюдения, это орган, служащий "для словесной речи".
Что касается того орудия-для-подкладки-зубам-пищи, то, уже по нашим наблюдениям, у нынешней бюрократии (а особенно, у верхнего ее состава) все обстоит весьма благополучно. А вот как насчет "словесной речи"?
Нынешняя языковая коллизия, понятно, началась не вчера и даже не позавчера. Но тем удивительнее, что чиновничество уже самой его наисовременнейшей выпечки все еще наступает на грабли, сконструированные историей этак лет полтораста тому назад. Давайте все-таки вспомним, как она, эта коллизия, тогда начиналась.
Где-то на исходе восемнадцатого века украинская, как говорят теперь, элита окончательно отломилась от своего народа. Произошло не просто социологическое, а уже именно языковое размежевание сословий. Хочешь быть-стать российским дворянином? Так вот и разговаривай по-русски. А "малорусский" — "словесная речь" уже только для общения с "простонародьем".
Вот так угрюмо-исторически и сложилось: с одной стороны, исключительно устный язык разливанного украинско-крестьянского моря, с другой — та споро обрусевшая элита. Вот так украинскую речь история впервые не впустила на верхние свои этажи. Правда, в эпоху романтизма, с его кружковым интересом к "народности" любого ее проявления, та речь крошечным ручейком все же влилась в литературу, т. е. получила некоторое письменное (даже печатное) бытие. Самое, впрочем, скромное. Что только подчеркивало экзистенциальный драматизм украинской языковой ситуации.
Харьковский поэт-историк Костомаров в стихотворении, посвященном другому украинско-харьковскому поэту, Метлинскому: "Ох, тим молодий співець не співає, Що рідная мова як свіжа конає! "
И все же до окончательной катастрофы украинского языка в тех условиях было еще довольно далеко, лет двадцать.
…Начиная с шестидесятых годов девятнадцатого века в Украине с чрезвычайной быстротой возникает городская цивилизация, а уже в конце века журналист Александр Куприн пишет о Киеве: "Наше маленькое Чикаго".
В это "Чикаго" украинский был категорически-полицейски не допущен. На этот раз уже не по обстоятельствам сословного высокомерия к "простонародью" и к его "наречию". После польского восстания 1863-го года возникает гигантская имперская фобия — страх перед сепаратизмом. И, как все в тогдашней русской бюрократической среде, страх этот принимает формы гиперболические, едва ли не параноидальное.
Вот так перед украинским снова захлопнулась дверь в историю. Сначала беспощадные министерские циркуляры, а затем самолично император Александр II Освободитель сослали украинское слово в единственно устно-селянское общение.
Упомянутый выше поэт Амвросий Метлинский, ввиду той языковой катастрофы, покончил с собой. Узнав о так называемом эмском указе монарха, запрещающем книгопечатание (и не только) на украинском, молодой актер и писатель Мыкола Садовский попытался сделать то же самое, но по-другому. Изо всех сил ударившись головой о дерево…
И вот с той поры, вплоть до 1917-го, в Украине вовсю воцарилось трагическое в своей уродливо-не-цивилизованности "двуязычие". Над последствиями которого ныне впору задуматься историкам. И, может, не только им.
…Наш замечательный новгород-северский земляк, педагог-виртуоз Ушинский, — как раз накануне тех фатальных для украинской судьбы циркуляров да указов! — очень дельно и очень убедительно разъяснил: ребенка непременно должно учить либо вовсе на его родном языке, либо, по крайней мере, на речевом фоне его родного языка. Не иначе. В противном случае собственно педагогический результат школы будет в высшей степени сомнительным. Или попросту отрицательным.В украинском случае таковой оказался и вовсе катастрофическим.
С немалым историческим трудом здесь, начиная с царствования Александра III, возникает, и в довольно обширных масштабах, то, что несколько условно звалось "народной школой". Из которой — категорически! — был изгнан украинский. Какой уж там хотя бы фон в виде, по слову Ушинского, "родной речи"! Хотя бы одно слово учителя по-украински — преступление. Такое же слово живым воробушком вырвавшееся у ученика — проступок. В сущности, все учительские усилия в таком "классе" первых двух его лет едва ли не целиком уходили на мучительнейшее посвящение ученика на загадочное для него русское правописание. Да еще в ту пору архисложное.
Сотни тысяч детских судеб разбились тогда о такую орфографию, о непривычное для ребенка произношение. И вообще — психологический шок ввиду тотального изгнания из школы собственно "родной речи". Результат: либо ощущение некоей ее неполноценности, либо, наоборот, стремление к ее реваншу — хотя бы в будущем.
Империя той своей топорной педагогикой и рубила сук, на котором она здесь уселась.
Увы, это было не только на юго-западе империи. Тогдашних литовцев заставляли печатать свои книги кириллицей, польско-католическое богослужение — целиком перевести на русский. Совершенно запрещены были армянские народные школы. Грузинам отказали в открытии их университета. И прочая и прочая.
Упомянутую коллизию между русским языком и украинской "родной речью" в народной школе, конечно, можно было решить простейшим педагогическим образом. В соответствии с упомянутым рецептом К. Д. Ушинского. Так ведь для этого надобны были совсем другие монархи, другие министры. И, как оказалось, другие столицы. Вообще другая формация.
И вот что удивительно. Рядом была ведь другая империя. Венская. Вовсе не сентиментальная, но которая ни при какой погоде никакие языки не запрещала. И даже совсем наоборот — временами поощряла, руководствуясь вполне деловыми, сугубо административными соображениями. Та империя все равно распалась. Но ведь сравнить распад венской империи и империи петербургской — все равно, что взрыв учебной гранаты с ядерным взрывом…
И теперь вот нынешнее состязание государственного языка с "региональным". Бесчисленные "языковые" инциденты. Секретарь Донецкого горсовета, советник премьер-министра, пообещал политическую смерть украинскому языку как государственному, который-де будет вытеснен русским языком, "языком науки, языком цивилизации". Вот уж действительно языковая проблема, по слову Шекспира, "рассказанная дураком". Таким советникам, по тоже меткому слову, но уже бывшего украинского президента, нужно делать "обрезание — языка". Того чиновника можно только административно проучить, а не педагогически научить. Мясистый снаряд во рту для подкладки зубам пищи!
А вот русскоязычного ребенка должно спокойно, терпеливо — и основательно — учить государственному языку. С детского сада. И на том акустическом фоне, о котором так убедительно напомнил автор "Родной речи", но к которому так и не прислушалась та ныне исчезнувшая империя.
Но мертвый все еще хватает живого.
mignews.com.ua
Оставить комментарий